"Все, кто потребляет героин регулярно, выглядят моложе своих лет. Героин сохраняет, мумифицирует человека. Внутри все гниет, а снаружи нет", – говорит Али, который и правда выглядит намного моложе своих 46 лет.

Слово "наркоман" они просят не использовать, предпочитая "наркозависимый" или "наркопотребитель". Но часто сбиваются и сами его произносят.

Они рассказывают свои истории: как попали в зависимость, как пытались избавиться от нее, как перебрались в Германию, где получили заместительную терапию. Русскоговорящие выходцы из бывших республик СССР, теперь они собираются по субботам в Берлине в помещении общества помощи ВИЧ-инфицированным и рассказывают друг другу, как прошла неделя. Все они – носители ВИЧ и гепатита. Многие отсидели, в основном, небольшие сроки. В прошлом у них – опыт унижения и предательства, ломки и передозировки, смерть друзей, криминал, разрыв отношений с близкими людьми, преследование со стороны властей и отсутствие должной медицинской помощи.

Пока никому из них не удалось полноценно встроиться в немецкое общество, некоторые, несмотря на заместительную терапию, до сих пор употребляют наркотики, кто-то живет на улице. Но многие стали волонтерами благотворительных проектов, стараются помочь другим наркопотребителям. И, кажется, впервые за долгое время они начали мечтать о лучшей жизни.

Истории и мечты наркоманов – в фильме Юлии Вишневецкой и Валентина Барышникова “Общество потребления”.

В группу Berlun входят выходцы из России, Украины, Латвии, Эстонии, Молдавии, Белоруссии. В Германии они получили качественную медицинскую помощь и заместительную терапию – в большинстве бывших советских республик получить такое лечение сложно, а в России оно и вовсе запрещено.

Переезд в Германию для многих был спасением: координатор группы Лариса бежала из Калининграда, где ей грозили 20 лет лишения свободы по несправедливому, по ее словам, обвинению в наркоторговле; Андрей уехал из Чернигова, когда ему собирались ампутировать ногу; Михаил был на грани смерти в больнице в Минске, Татьяна "приехала в Берлин умирать", и сейчас участники Berlun говорят, что их цель – "вернуть людям право на жизнь и достоинство, изменить карательную парадигму наркополитики" в своих странах.

Истории попадания в зависимость очень разные. Света, родом с Украины, рассказывает, как ее собственный дядя обманом продал ее в Турцию: "Сказал, что поеду работать официанткой в отель. Но меня продали как проститутку в закрытое заведение. Мне было 17 лет, я очень боялась. Люди были связаны с мафией". И потом ее "посадила" на наркотики одна девушка, сказав, что это поможет преодолеть трудности из-за необходимости спать с разными мужчинами. Из "закрытого заведения" Света в конце концов сбежала, спрыгнув со второго этажа. Но избавиться от наркотической зависимости так просто не получилось.

Миша, выросший в Белоруссии, описывает благополучное поначалу детство: "Учился хорошо в школе, фехтование, шесть тренировок в неделю. 1995 год, отец занимался бизнесом, попал на деньги. Бандиты, вымогательства, избиения. Жесть. Родителям пришлось продать квартиру, уехать в другой конец города, ужасный район". Спорт Миша бросил и попробовал наркотики: "Я любил читать, музыку хорошую. Но это не интересовало новый круг общения, новых одноклассников. Они мне показали: "Хочешь попробовать?" И через полчаса купили в соседнем доме. Пробовал в институт поступить, не поступил, проспал экзамены". Потом у Миши обнаружили ВИЧ и гепатит. "Мне казалось, что всё, что можно, я сломал. Что у меня не будет детей, я не доживу до пенсии. Жил одним днем, не строил планы". Его положили в больницу: "Не давали спать, чтобы я не умер. "Миша, не спи", – медсестры говорили. Усталость, я просто отворачивался к стенке. Мне даже страшно не было, просто хотелось отдохнуть". Он вышел из больницы и стал ждать появления хорошей терапии. В конце концов Миша нашел ее в Германии: "Приехал, попросил помощи как беженец. Объяснил, что мне там не дают лекарства, что меня там преследуют как наркозависимого. Хочу стать социальным работником, хочу в Штаты поехать, посмотреть, меня с детства тянет, с тех пор как читал "Одноэтажную Америку" Ильфа и Петрова".

История Али, приехавшего в Германию из Латвии

После школы [занимался] музыкой, у меня группа своя была. Я вокалистом был. Панк, хардкор.

Я видел, что мои родители по выходным или на праздники соберутся компанией, выпьют. Но они от этого не зависели. Я думал, наркотики то же самое. Взяли на выходные, укололись или покурили – и все, живешь дальше.

Мак же растет как сорняк. А в то время, это самое начало 90-х, еще даже по телевидению такой пропаганды не было, люди ничего не знали, просто можно было пойти на огород, попросить: "Ой, бабуля, у вас там сорняки растут, можно мы их заберем?" – "А вам зачем, мальчики?" – "Надо нам". – "Забирайте, конечно".

После школы я поступил в мореходное училище, один курс там отучился. Сам пришел и забрал документы, потому что в 17 лет я уже начал употреблять, пошло-поехало, мне уже не до учебы было. А мореходка – это все-таки не ПТУ какое-нибудь, там надо было серьезно учиться. Я уже просто сам понял, что я не потяну.

Я помню, валялся дома, меня крутило как шуруп, все руки, ноги выкручивало. Я в слезах, в соплях, в слюнях, в поту, больше не могу. Мама ходила вокруг меня: "Что с тобой?" Я говорю: "Мама, я заболел, мне очень плохо". – "Давай я скорую вызову". – "Не надо скорую". Потом она: "Все, я больше не могу на тебя смотреть, я сейчас вызову скорую". Я тогда закричал: "Мама, какая скорая, ты не понимаешь, я не болею, меня ломает". Она за голову схватилась: как, мой сын наркоман. Это кошмарный момент был. Тогда я думал, что мама скажет: ты мне больше не сын. А она наоборот, – я не ожидал этого, – со мной сидела три или четыре дня, не отходила от моей кровати, когда я встать не мог, меня рвало, она ведра носила, меняла. Тогда я понял, что ближе и роднее мамы другого человека нет, что она меня не оставила в этой ситуации. Она меня спасла просто тогда.

Я думал, что никогда в жизни больше не притронусь к этому. Но это такая вещь, как зернышко в землю посадили, так же в мозгу тоже зернышко посадили: если один раз попробовал, то все проросло.

Я в Риге познакомился с девушкой, мы встречались одно время. Потом ребенок был, сначала сын у нас родился, потом дочка. Тогда был период, когда я не употреблял. Но потом опять начал. Я жил у нее дома в Риге, у нее квартира, она с родителями жила. Я жил с тестем и тещей. Потихоньку, по чуть-чуть, один раз, второй раз, третий – опять подсел, начал употреблять. Из дома начали пропадать вещи, деньги у родителей. Закончилось тем, что меня уволили из этой семьи.

Правда, я целыми кусками по несколько лет не помню, что было у меня в жизни. Как-то все в тумане, как обрывки сна какие-то.

В любую секунду может щелкнуть, стрессовая ситуация, проблемы какие-то, не видишь выхода – первое, что приходит в голову: надо раскумариться, надо взять что-то уколоться. Один раз попробовал – это как татуировка на всю жизнь, в мозгу это уже сидит.

Вот даже не думаю об этом, даже такой мысли нет близко. Иду, какого-нибудь знакомого встречаю, который, видно, – зрачки в точку. И сразу щелк: тоже надо взять.

Просыпаешься утром, если у тебя что-то есть подлечиться – подлечился, [но] ты прекрасно понимаешь, что через несколько часов тебе уже будет плохо. Ты сразу начинаешь что-то пробивать, искать, деньги или что продать. Весь день в этом.

У меня умерло три друга, [у одного] не выдержал организм у него, два человека повесились. Один такой был Юра Фунфырь, у него была девушка очень красивая, мне она очень нравилась. Я все думал: что она в нем нашла? Такая классная девчонка. У него с ней были близкие отношения, но он так подсел на героин, понял, что уже не сможет слезть с этой иглы никогда. Он написал записку: "Не хочу портить тебе жизнь, уже не смогу слезть, а тебе это не надо, я испорчу тебе только жизнь". И вздернулся. А второй повесился, когда узнал, что у него СПИД. Сдал анализы на СПИД, анализы показали положительный результат, тоже вздернулся. Честно скажу, это, конечно, глупость они большую сделали.

Когда я тут [в Германии] остался на улице, начал употреблять ежедневно, регулярно, потом по несколько раз в день, потом в эту яму все глубже и глубже. Я бы не выбрался из нее. Меня спасло, что я заболел, впал в кому, кто-то меня подобрал на улице, привез в больницу. Я уже после комы только в больнице очнулся, они меня на ноги поставили.

Я иногда беру раз в месяц, раз в два месяца. У меня зависимости нет, я стою на программе, получаю заместительную терапию. [Но] это в голове сидит.

Сегодня, кстати, моему сыну 17 лет. Последний раз я его видел, когда ему два с половиной года. Жена-то точно не пойдет на контакт. Но я надеюсь, когда-нибудь сын, даже сейчас уже в этом возрасте он уже начнет задавать вопросы. Во-первых, у него же моя фамилия. Он же когда-нибудь спросит маму свою, а что у меня за фамилия, где мой отец.

У меня в жизни все было. У меня была семья, у меня есть дети. Если вот сейчас мне умирать – я считаю, что прожил жизнь не зря. Все попробовал.

Я волонтером работаю, и это так приятно, когда ты знаешь, что живешь не просто так, не зря, не напрасно. И именно благодаря этому я уверен: я смогу жить без наркотиков, когда есть чем заняться, когда приносишь пользу.